За стеклом [Коламбия-роуд] - Мет Уаймен

— Такая милая барышня, должно быть, и пальцем не пошевелит меньше чем за тысячу? — вопросительно протянул он. — Я не ошибаюсь?

Глядя в изножье кровати, я пояснила, что получаю немного меньше. Слим опять прочистил горло.

— Мистер Картье, может, продолжим разговор после того, как мы оденемся?

— Ну конечно, — сказал хозяин и принялся нащупывать что-то в кармане плаща. Пакетик фисташек, как выяснилось вскоре. — Располагайтесь как дома, — он сунул орех в рот и закатил вбок, к коренным зубам. Мы молча глядели на это, пока Слим не выразился яснее.

— Мне хотелось бы одеться при закрытой двери.

Я потуже вцепилась в простыни, мечтая, чтобы Картье перестал наконец смотреть на меня, издавая этот хруст, что он внезапно и сделал. Проглотив орех, Фрэнк шагнул прямо в комнату и обернулся к Павлову:

— Слышал? Закрой дверь с той стороны и поставь чайник. Мы подойдем через минутку.

— Но, мистер Картье…

— Я бы с удовольствием выпил кофе. Как раз то, что мне нужно.

Слим сидел рядом с таким же ошарашенным видом, что и я сама. Мой брат тем временем действительно потянулся к ручке проклятой двери. И замер, лишь когда Картье нацелил на нас два воображаемых пистолета.

— Шутка! — Он сделал вид, что разрядил оба, один за другим. — Видели бы вы свои физиономии!

— Очень хорошо, мистер Картье, — резко выдохнув, Слим сполз по спинке кровати. — Вы уложили нас наповал.

— А разве нет? — усмехнулся тот. — Зрелище было что надо.

Я испепелила Павлова взглядом, и тот отдернул пальцы от дверной ручки.

— Выть может, все же дадим им время привести себя в порядок? — внес мой брат уже запоздавшее предложение. — Мне кажется, они имеют право побыть одни.

Картье возразил ему, что в этом нет необходимости, поскольку он не намерен тут задерживаться.

— Я видел достаточно, — подытожил он, поворачиваясь к двери.

— Достаточно для чего? — спросила я.

Слим вздрогнул, а я, в свою очередь, испытующе уставилась на мужчину в желтом пальто, который обернулся на мой голос.

— Чтобы все понять. Настало время повысить квартплату.

Стон парней был ему ответом. Картье развел руками.

— Тогда съезжайте!

— На сколько повысить? — спросил Слим.

— Ненамного.

— То есть?

— Чистая ерунда для такой знаменитости, как ты. — Картье не сводил с меня взгляда, отчего могло показаться, что он говорит вовсе не о профессиональных успехах Слима. — Что такое сотня фунтов для свежеиспеченного миллионера?

— Вы шутите, — запротестовал Слим. — Еще сотня фунтов в месяц?

— В неделю.

— Это неслыханно, — взвыл Павлов и принялся за собственные подсчеты. — Получается чуть ли не тысяча в месяц.

Картье начал застегивать пальто.

— Не так уж и много, если поделить на троих. Право же, вполне разумная сумма.

Я далеко не сразу сообразила, что речь идет и обо мне тоже.

— Не знаю…

— Утро вечера мудренее, — поставив точку в этом вопросе, Фрэнк Картье извлек из кармана еще одну фисташку. Он картинно вскрыл ее большим пальцем, что напомнило мне умельцев, сковыривающих пробку с пивной бутылки. Прежде чем скорлупа упала на ковер, хозяин уже повернулся, чтобы выйти. — До встречи в конце месяца.

— Здесь мало места для троих! — Мой брат влип в дверной косяк, чтобы дать Картье пройти, и задергался, когда тот остановился в дюйме от его лица.

— Ничего, сойдет.

Пошевелиться Павлов отважился не раньше, чем мой новый домовладелец сошел с крыльца.

— Просто замечательно, — отметил мой брат и обратился к нам: — Лучше и быть не может, верно я говорю?

Со слегка огорошенным видом Слим подтянул простыню к подбородку.

— Если хочешь, я уйду, — предложила я и приготовилась к худшему. Слим безмолвствовал, но, повернувшись к нему за ответом, я заметила, как потихоньку смягчается его лицо.

— Можно мне вставить словечко? — напомнил о себе Павлов, широко разводя руки. — Мой лучший друг и любимая сестренка вдруг так меня подставили!

Слим упрекнул Павлова в том, что тот едва не оставил нас наедине с монстром. Мой брат уже собрался было защищаться, но тут появление чьей-то тени в дверном проеме заставило его захлопнуть рот. Картье. Снова в кадре. С двумя конвертами для деловых писем, которые он сжимал в руке на манер карточных тузов.

— Гляньте-ка, что я нашел на коврике! — Конверты полетели на кровать. — Вам почта.

6

Пришло время внести ясность. Во-первых, у меня нет привычки прыгать в постель к мужчине, — особенно если я собираюсь поселиться с ним в одном доме. Другое дело — если вдруг захочется приключений. Черт, но ведь случайная интрижка все равно, наверное, не протянет дольше суток. А вот когда речь идет о серьезных отношениях… Мне не нужен Павлов с его советами, чтобы понять, что в таком деле спешить не стоит. Уж больно велик риск нарваться на крупные неприятности, да и вообще слишком многое ставится под угрозу. Мое «во-вторых» как раз о Павлове: я хочу кое-что объяснить, но не про его сексуальные заморочки, а про наши с ним отношения. Весь этот вздор насчет дивана. Типа того, что брат не позволит мне уснуть вне поля его зрения. Я ужасно люблю Павлова как брата; но сейчас он, скорее, принял на себя роль чрезмерно заботливого отца. В этом-то и заключается наша с ним общая проблема. О наших родителях имеет смысл говорить только в прошедшем времени, и после их исчезновения из нашей жизни Павлов, как бы это выразиться… перенапрягся. Все это время я старалась не забывать, что его забота и опека проистекают лишь из того, что мы с ним остались вдвоем на всем белом свете. Держа это в уме, я вышла на кухню сразу после того, как Фрэнк Картье наконец оставил нас в покое. Новый день мне пришлось начать с поговорки.

— Нет худа без добра, — завела я. — По крайней мере, здесь ты сможешь приглядывать за мной. Правда же, я не хотела тебя расстраивать. Жаль, что все так вышло, но я рада, что мы снова вместе, Павлов. Обещаю: я горы сверну, чтобы приспособиться. Из нас еще получится счастливое семейство, вот увидишь.

Брат стоял, повернувшись ко мне спиной. Казалось, он не замечает моего присутствия, не говоря уже о протянутой ему оливковой ветви. «Отлично, — подумала я. — Попробуем другой подход».

— Слим говорит, что вы уже довольно давно снимаете этот дом. — Я глубоко вздохнула, надеясь немного рассеять тучи. — Теперь-то я поняла, отчего ты никогда не предлагал мне пожить с вами.

Павлов не двинулся с места. Опустив плечи и низко склонив голову, он бормотал что-то себе под нос, словно ради меня и оборачиваться не стоило.

— Так нельзя поступать со мной, — донеслось до меня.

— Как поступать? — переспросила я, потихоньку заводясь. — Не пойму, в чем, собственно, дело? — Назревал скандал, и я чувствовала, что должна отстоять свою позицию.

— Возмутительно! — была его следующая реплика. — Это игра не по правилам.

— Я не могу постоянно извиняться, — ответила я. — и не собираюсь делать вид, будто храню невинность, чтобы ты и дальше мог трястись надо мною. Павлов, да я, наверное, занималась в своей жизни такими вещами, какие ты мог видеть только в Интернете!

Никакой реакции. Даже волоски на шее не встали дыбом. Поддавшись наитию, я выпалила:

— Однажды я делала это с двумя партнерами сразу. Что ты на это скажешь?

Это его уязвило; во всяком случае, мне так показалось. Павлов обернулся, бледный и напряженный, и лишь тогда я заметила письмо, зажатое в его руке.

— Что я должен сказать? — спросил он с отсутствующим видом, и тут я сообразила, что братец не слышал ни единого моего слова.

— Да так, — поспешно сказала я, — забудь, что я вообще открывала рот.

Павлов опять уставился на письмо.

— Как они могли так поступить со мной?

— Что случилось?

— Это уведомление от редактора. Мой гонорар сокращен вдвое.

— Вдвое? Ничего себе! Но почему он это сделал?

— Вынужден. Журнал сейчас обновляется, и расходы приходится урезать.

— Увольняйся, — посоветовала я. — Уйди оттуда с высоко поднятой головой.

— И куда же я пойду? В очередь за пособием?

— Будешь вести колонку в другом месте. Делов-то!

— Циско, я слишком стар.

— Да тебе же всего тридцать!

— И я даю советы девочкам, которые как минимум вдвое меня младше. Ни один другой журнал не захочет меня взять. Читателям стоит только бросить на меня взгляд, и они подумают: «Да ну на фиг, с тем же успехом спрошу у отца!»

— Ну что ты, — возразила я, но уже без прежней убежденности в голосе.

— Именно так. На этой работе надо гореть ярко, тихо истлеть не выйдет.

— Брось, Пав. Ты, наверное, все принимаешь слишком близко к сердцу?

Он протянул мне письмо с подколотым к бумаге макетом странички советов из следующего номера.